Александр Захарович Гистер
В 1972 году окончил МЭИС (Московский электротехнический институт связи) по специальности радиоэлектроника
Автор 23 изобретений
В настоящее время - заместитель Генерального директора по финансовым вопросам частной девелоперской компании
Пути Господни неисповедимы
Когда я пытаюсь понять, чего же было больше – случайного или закономерного – в том, что жизнь свела меня с Тимофеем Георгиевичем, то ничего умнее вынесенной в заголовок сентенции на ум не приходит.
А началось всё с того, что я был определён в первый класс ближайшей к дому школы № 200. Там я подружился с одним мальчиком. Мы с ним были друзья-соперники. Никто в классе быстрее нас не бегал на коньках и не считал в уме (тогда это было необходимо и очень ценилось, т.к. калькуляторы ещё не придумали). А в остальном мы были с ним «не разлей вода». Я жил в большом доме почти напротив Бутырской тюрьмы, из окна которого я в 1954г. наблюдал ребёнком, как всю улицу сначала запрудили автобусы, а потом в них сажали мужчин и женщин (некоторых с грудными детьми) и увозили куда-то. Только через много лет я осознал долетевшее тогда до меня – «политические». А друг мой жил в небольшом доме, зато двор там был замечательный – и в футбол погонять, и зимой с крыши сараев в сугробы попрыгать. Доучился я там с моим другом до седьмого класса, а потом моя семья переехала на Ленинский проспект. А звали моего друга Володя Алексашин. И его семье дали квартиру в каких-то Новых Черёмушках.
На Ленинском я оказался в одной из двух рядом стоящих новых школ со стадионом и прекрасными спортзалами. В классе я был 45-м и сидел третьим за столом и на своём фибровом чемодане (с ними по той моде ходили вместо портфеля). В этой школе на общей любви к баскетболу я сошёлся с Маратом Акчуриным.
Когда пришло время выбирать в какую школу поступать в 9 класс, естественно было попытаться и друзей сохранить и в спорте (который тогда был явно на первом месте) преуспеть. А от Володи я был наслышан и о спортивности 521 школы, и о том, что там набирают какие-то хитрые классы. Наглость и самоуверенность сделали своё дело, и я вместе с Маратом подался в математики (держа в голове настольный теннис и баскетбол).
И вот тут-то оно и произошло…. К нам вышел какой-то старик в немного старомодном тёмном и очень аккуратно-чистом костюме, характерным жестом держащий в руке свои очки, и повел нас в класс. Так я впервые увидел Тимофея Георгиевича.
Не помню, как он представился, но помню его суровый вид, не предвещавший ничего хорошего. Да и народу было изрядно, что не прибавило оптимизма. Рассадив нас подальше друг от друга (т.е. никаких иллюзий относительно нашей порядочности он не питал), Тимофей Георгиевич заставил претендентов чего-то решать. Что это были за задачи - хоть убей, не помню. Но помню, что Марата он принял сразу, а мне предложил повторную попытку. Тут стало совсем тоскливо. Мои друзья, которых я свёл, будут вместе играть в футбол и баскетбол, а я пролетаю, как фанера над Парижем.
Второй заход закончился также неудачно. Мне бы, дураку, задуматься. Ведь это было предостережение, что буду я с этим дедом мучиться три года. И я уже хотел отказаться от этой неудачной затеи. Но нет. Я рассказал о своих «успехах» отцу. Он редко вникал в тонкости моего образования. Но тут он взял меня за воротник и повёл к Тимофею Георгиевичу, а я, к стыду своему, поддался. Но это был хоть какой-то шанс! Тимофей Георгиевич попросил меня отойти, и они с отцом долго беседовали.
Даже сейчас, прожив не мало на свете, и зная железную принципиальность Тимофея Георгиевича во всём, что касалось его предмета, не могу выдвинуть ни какую иную гипотезу, кроме: его человеческая мудрость пересилила в нём профессионала, и он не захотел разводить по жизни трёх друзей. И только этим можно объяснить, что я попал вместе с Володей и Маратом в сильный класс «Б».
Только сейчас я могу понять и оценить, как этот, одиноко проживший большую часть жизни человек, бережно относился к взаимоотношениям других людей и не мог взять грех на душу и раскидать их в разные стороны. Большое ему за это спасибо и земной поклон.
Но уж потом, за это снисхождение, я выхлебал полную чашу. С моей слабой (надеюсь только в математическом плане) головой приходилось мне туго. Спасали только листочки. Но как же не хотелось после уроков, почти как на работу, ходить на отписку. Все шли на тренировку, а я брёл в класс к Тимофею Георгиевичу. Чувства в этот момент он пробуждал не самые светлые.
Запомнился один уникальный случай с этими листочками. Тимофей Георгиевич задал какую-то уж больно заковыристую задачу по стереометрии: какую-то пирамиду под хитрым углом сечёт плоскость. Будьте добры определить площадь сечения. На следующее утро только и разговоров про эту площадь, но всё не конструктивно и даже чертежа толкового ни у кого нет. Начинается урок. Весь класс дружно марширует мимо учительского стола и кладёт листочки. Тимофей Георгиевич тщательно их считает. Считает людей в классе. Одного листка не хватает. Углублённый анализ говорит, что листок не сдал Боря Голигузов (светлая ему память). До этого дня я за ним числил в основном спортивные подвиги: он прекрасно играл в волейбол, а штангу одной рукой поднимал такую, какую и взрослые наши мастера по производственному обучению (было и такое) поднять не могли. Так вот Тимофей Георгиевич вызывает Борю к доске. Все сочувственно смотрят на Борю, т.к. знают, что пощады ждать не стоит. И тут… Боря берёт мел и, даже не рисуя чертёж, начинает писать вычисления. То есть вся эта жуткая картина у него в голове, и она там проста для него, как апельсин. Это была мистика. Все были поражены, включая Тимофея Георгиевича. После этого Борю все зауважали ещё сильней. И как же жаль, что этому сильному и с такими способностями человеку было отмерено так мало.
Но были вещи и пострашнее листочков. Когда мы с Маратом и Володей и другими ребятами в летние каникулы собрались, под водительством Галины Евгеньевны, в археологическую экспедицию в Крым (впервые увижу море), планы эти повисли на волоске из-за Тимофея Георгиевича – он оставил меня и ещё несколько таких же талантов на летние занятия. Ума нам это не добавило, но Тимофей Георгиевич ткнул нас носом в понимание того, что к делу (в данном случае – к учёбе) надо относиться серьёзно и, если нет способностей, то можно взять упорством. Урок был очень запоминающийся. А в экспедицию я с небольшим опозданием всё-таки успел. Думаю теперь, что и это Дед учёл. Сейчас я безмерно благодарен ему за эту науку и ещё за многое, что словами описать сложно, но чем он делал из нас людей. Но в тот момент мои чувства не были светлыми. И только к концу школы стало проясняться в моей голове, как же мне повезло встретить в жизни такого человека. И какое счастье, что после школы общение с Тимофеем Георгиевичем продолжилось и перешло в совсем иную плоскость.
|
