Воспоминания Николая Волчкова
(составлены Александром Куделиным из переписки с автором)
Система стабильно делала из многих наших учителей чиновников от образования и это не их вина - пресс был очень мощный. Правда есть градации и в этом случае - один добровольно, а может быть и с удовольствием, поддается прессу, а другой в меру возможного сопротивляется.
Имело место отстранение, дистанция, которую можно охарактеризовать как закрепленные роли между "начальником-учителем" и "подчиненным-учеником". Эта дистанция обязывала, например, давать советы определенного сорта или направления, вроде того, как врач обязан любой совет сопровождать наставлением - "а лучше всего обратиться к лечащему врачу", хотя это часто только хуже, но корпоративная этика требует, а о больном уже никто не вспоминает.
Так и здесь, в рамках учительской этики нельзя критиковать учителей, нельзя критиковать систему образования - надо сглаживать эти острые углы, даже в ущерб истине и воспитательному процессу.
Хотя я не могу привести примера открытой критики от Тимофея Георгиевича в адрес столпов педагогики, но ручаюсь в том, что поступков в разрез пользы ученику у Тимофея Георгиевича не было.
У Ингерова, Павла Анатольевича, Любови Петровны такие поступки в угоду соблюдению этой пресловутой этики были. Чего только стоит история со строительством стадиона во время подготовки к выпускным экзаменам, рассказанная самим Тимофеем Георгиевичем. Он пожаловался Ингерову, что подготовка к экзаменам дорогое время для выпускников, а дело, в общем-то, пустое. На что Ингеров ответил, не без иронии, что, мол, пускай привыкают к пустым делам. Это ответ начальника.
В личной беседе, уже после окончания школы, Тимофей Георгиевич говорил, что особенно его возмущала показуха с успеваемостью, которая должна была символизировать постоянно растущие успехи. Ингерову надо сказать спасибо за то, что он отступил перед настойчивостью Тимофея Георгиевича, защищавшего право использовать оценку в образовательных целях, и, где-то Ингеров прикрыл Тимофея Георгиевича перед педагогическим начальством, требовавшим показухи.
Двойки и тройки были у каждого свои, и тройка одного не соответствовала тройке другого. Мне, во всяком случае, в голову не приходило, как сейчас говорят "мериться" с кем-нибудь по поводу оценок, я, вообще-то, и не знаю, у кого какие были оценки. Я вижу объяснение отсутствия претензий к отметкам только в одном - в доверии к Т.Г. и отсутствии того самого "двойного дна" в отношениях с учеником. Теперь, по прошествии многих лет, я узнаю, что у каждого были какие-то свои, в чем-то особенные отношения. И как это ни странно, при такой, внешне сухой манере ведения урока, он находил для каждого точные и определяющие судьбу слова, которые помнятся всю жизнь.
Дистанция все же была, но другого сорта - дистанция "учитель - ученик". Я утверждаю, что без этой дистанции не может быть обучения. Эта дистанция определяет направление передачи информации, как теперь говорят, и составляет основу процесса обучения. Это хорошо видно на примере обучения спортивным единоборствам, особенно японского толка. Обязательное приветствие входящего в зал "учителя", беспрекословное подчинение подаваемым командам, строгий ритуал приветствия соперника и множество других, внешне как бы необязательных деталей. Как выясняется, эти детали и определяют многие стороны обучения, от нравственных основ и до практической эффективности процесса обучения.
Так родители не могут обеспечить процесс обучения своего ребенка потому, что не могут строго выдержать необходимую дистанцию при обучении детей. Поэтому, например, знаменитые музыканты вынуждены отдавать своих детей на обучение музыке простым педагогам. Исключение в этом смысле составляет порядок при "домострое", когда за разговоры за столом можно было получить ложкой по лбу, но после первого, же удара дистанция восстанавливается и все вставало на свои места. Процесс обучения пошел.
Помню, как Т.Г. однажды все-таки повысил голос, и это было в защиту этой дистанции. Наш соученик, Николай Чернышов, объясняя, почему он опоздал на занятия математического кружка, фамильярно сказал, что его задержала "географичка". Т.Г. очень строго, это выражалось в оттенках голоса, сказал: "Какая она тебе "географичка" - она твой учитель!".
Некоторые особенности ведения урока подчеркивали особенности этой дистанции - обращения в неопределенной форме: "писать", "отвечать", "задавать вопросы". Этими словами Т.Г. обращался к классу на уроке. Сначала это выглядело непривычно и слишком отстраненно.
Сейчас я однозначно оцениваю эту необычность как уместную и, даже как необходимую - эти приемы ведения урока создавали атмосферу причастности к "большому делу" - мы занимались обучением, а не отбывали срок, отпущенный на обучение. Это был своего рода ритуал, который быстро возвращал нас в рабочее состояние и встраивал очередной урок в это "большое дело".
Вот так, примерно, вспоминается то время.
|
