Глава 8. 1989 год. Гастроли “Ла Скала”
В свой первый приезд к Тимофею Георгиевичу – с Галей Алексеевой и Толей Гусаровым – мы привезли ему в подарок пластинки с записью оперы П.И. Чайковского “Пиковая дама”. Однако быстро поняли, что такие подарки, хотя они и делались от всей души, едва ли могли быть ему интересны. Оказалось, что записи многих известных опер у него были, как правило, в нескольких экземплярах – с разными исполнителями, разными оркестрами, разными дирижерами. Поэтому плодить копии не имело смысла. У Тимофея Георгиевича был электропроигрыватель, с помощью которого он прослушивал эти пластинки, погружаясь в свой особый музыкальный мир.
Ходил он и на оперные спектакли в театры. Правда, переезды сначала на Севанскую улицу, а потом и в Северное Чертаново, привели к тому, что поездки в театр становились для него все более тяжелыми. Добираться до центра и обратно было достаточно далеко и долго, да и возраст уже давал о себе знать. Но все же, если удавалось достать билеты на какую-нибудь хорошую оперу, Тимофей Георгиевич не упускал возможности послушать ее, что называется, вживую.
Он хорошо знал и ценил русское оперное искусство, но, как истинный знаток, пальму первенства отдавал, все-таки, итальянцам. Поэтому можно только догадываться, какие страсти бушевали в нем, когда в Москву приезжал с гастролями миланский оперный театр Ла-Скала. Говорили, что во время визита итальянцев в 1964 году, когда мы еще учились в школе, кто-то из родителей учеников смог достать ему один или несколько билетов. По крайней мере, такие слухи ходили в школе. Ну а про посещение спектаклей Ла-Скалы во время приезда в 1989 году Тимофей Георгиевич рассказал мне сам. Постараюсь передать этот рассказ как можно более точно.
В кассах достать билеты хотя бы на какой-нибудь спектакль итальянцев было совершенно невозможно, все они разошлись по другим каналам. И вот в день первого спектакля Тимофей Георгиевич решил пойти к администратору Большого театра, а вдруг произойдет чудо, и удастся получить хотя бы один билет, контрамарку или какой-нибудь пропуск. Он встал в хвост очереди, тянущейся в кабинет администратора.
Когда очередь подошла, Тимофей Георгиевич зашел в кабинет и сказал:
– У меня нет никаких особых заслуг. Есть только очень большое желание послушать итальянцев. Помогите, пожалуйста! –
Чиновник вывел его, восьмидесятичетырехлетнего старика с окладистой седой бородой из своего кабинета, поставил перед очередью и сказал:
– Попрошу тех, у кого, как у этого гражданина, нет заслуг, а есть только желание, сюда не обращаться! –
Что же, этот вариант не сработал. И как ни тяжело было, сколь ни неприятен был осадок после такого издевательства, Тимофей Георгиевич, пошел к зданию Большого театра. А вдруг чудо все-таки случится?
Вход в театр был обнесен металлическими ограждениями, по всему периметру стояли усиленные наряды милиции. По эту сторону ограждений толпились простые любители оперы, которые, как и Тимофей Георгиевич, надеялись на фантастический лишний билетик.
Спектакль уже начался, но никто из осаждавших Большой театр людей не расходился. И тут произошло нечто удивительное. Поклонники оперы, до этого момента пытавшиеся прорваться на спектакль поодиночке, вдруг объединились и сделали Тимофея Георгиевича – этого благообразного старца с бородой Льва Толстого – своим знаменем.
– Ладно, нас не пускаете, так хоть деда пустите! – кричали они милиционерам.
Молоденький сержант, стоявший напротив Тимофея Георгиевича, несколько замялся, сказал:
– Сейчас, подождите, пойду узнаю. –
Он вошел в театр и через несколько минут вернулся:
- Нет ни билетов, ни какой-либо другой возможности – сказал он.
Вдруг из дверей Большого театра вышла женщина-билетер и спросила, обращаясь к милиционерам:
– Ну, кого тут пропустить-то надо?
Ничего не понимающего Тимофея Георгиевича вытолкнули навстречу своему счастью, он вошел в театр вместе с этой билетершей, расплатился за билет и, не чуя ног от радости, поспешил в ложу.
Все первое действие он слушал оперу, стоя. А когда начался антракт, то занял кресло, согласно приобретенному им билету. Антракт подошел к концу, в ложу вошла эффектная женщина средних лет и попросила его освободить место, поскольку оно принадлежало ей. Тимофей Георгиевич заспорил:
– У меня такой же билет на это самое место. Идите и разбирайтесь с билетером – сказал он даже с некоторым раздражением.
– Если я пойду разбираться, – спокойно ответила дама, – ее снимут с работы. –
Тут Тимофей Георгиевич быстро сообразил, что ему выдали билет на уже проданное место. Он освободил его даме, а сам встал у стены. Он был готов и не на такие жертвы, лишь бы иметь возможность слышать эти волшебные, чарующие звуки бельканто.
На следующий день давали другую оперу, и он снова приехал к Большому театру к началу спектакля. Единственное, что его беспокоило, – не стоит ли опять на этом месте тот молоденький сержант.
– Вот, ведь, подумает, какой нахал, – рассуждал про себя Тимофей Георгиевич, – раз пустили, а он и повадился. –
Но того сержанта, слава богу, не было. Не было и билетов. Спектакль начинался, а народ, как и вчера, продолжал стоять. Опять возникла совершенно безнадежная ситуация.
Но тут к колоннам Большого театра вышла вчерашняя билетерша и стала внимательно осматривать толпу за ограждениями, словно кого-то ожидая увидеть. Взглянула в его сторону, улыбнулась и поманила рукой. Тимофей Георгиевич оставался стоять на месте.
– Я же не знал, кого она приглашала. Меня, или кого-либо еще – объяснял он потом.
Билетерша подошла к заграждению, взяла Тимофея Георгиевича за руку и опять, как вчера, повела за собой. Эта процедура повторилась и во все последующие дни. Так Тимофею Георгиевичу на закате его жизни удалось прослушать все оперные спектакли Ла-Скала, которые театр привез в те гастроли в Москву. Надо ли говорить, как он был счастлив.
Кроме спектаклей были еще запланированы два концерта солистов театра. И здесь его тоже ожидал успех. Завидев в очереди за билетами его облик, выделяющийся на фоне остальных любителей оперного пения, к нему подходили обладатели лишних билетов и спрашивали:
– Дедушка, Вы хотите попасть на концерт? –
– Да, конечно – отвечал он.
Ему тут же предлагали билеты, причем один раз даже денег не взяли.
Надо было видеть лицо Тимофея Георгиевича, когда он рассказывал об этой своей эпопее. Страстная любовь к опере делала его молодым, восторженным, его больные глаза искрились почти юношеским задором.
| 
