Глава 9. Приглашение на свадьбу
Согласно одной из легенд, которые ходили про Тимофея Георгиевича еще в школе, он никогда не приезжал домой ни к одному из своих учеников. Ни во время учебы в школе, ни после нее. Не помню, от кого мне впервые довелось услышать об этом, не знаю, насколько истинно это утверждение. Однако обратные примеры мне неизвестны.
Первый раз я попытался пригласить к себе Тимофея Георгиевича вот при каких обстоятельствах. В 1977 году мне удалось разменять коммунальную квартиру, в которой жили мы с мамой и еще одна соседская семья. Причина размена была примерно та же, что и у Тимофея Георгиевича, – невыносимое поведение соседей.
В итоге размена нам досталась хорошая двухкомнатная квартира с изолированными комнатами, большой кухней и лоджией, расположенная на восточной окраине Москвы – в Ивановском. Рядом с домом – Терлецкая дубрава, за ней, чуть поодаль, – Измайловский лесопарк. Весной утром и вечером можно прямо из лоджии слушать соловьиные трели.
Те люди, с которыми мы поменялись, переехали в наш дом, находящийся на перекрестке 1-ой улицы Машиностроения и Шарикоподшипниковской улицы. Этот район, с экологической точки зрения, был ужасным – завод на заводе, страшная загазованность воздуха, практически полное отсутствие сколько-нибудь значительных зеленых массивов.
Поскольку при определенных условиях можно было потребовать произвести обратный обмен, то я, вообще говоря, опасался, как бы они не передумали. И как-то раз, во время одного из посещений Тимофея Георгиевича, рассказал ему о своих опасениях.
– Да не беспокойся ты, – ответил он. – Квартиру вы им оставили хорошую, и об обратном обмене они совсем и не думают. –
– Откуда у Вас такие сведения? – изумился я.
Оказалось, что семья, с которой мы поменялись квартирами, Тимофею Георгиевичу хорошо знакома. С главой этого семейства он был дружен (не знаю, то ли профессия у них была общая, то ли еще что). После смерти своего друга он продолжал поддерживать отношения с его семьей и вскоре после их переезда в новую (то есть в бывшую нашу) квартиру съездил к ним на новоселье.
Воистину, тесен мир!
Поскольку Тимофей Георгиевич посетил своих знакомых, то у меня была надежда, что он сможет приехать и к нам, посмотреть нашу новую квартиру. Она действительно была новая, так как эта семья получила ее за год до обмена и в ней не жила. Но, увы. Очень вежливо, но достаточно твердо мои приглашения были отвергнуты.
Вторая попытка пригласить Тимофея Георгиевича была связана с моей женитьбой. Собрался я жениться достаточно поздно – в 1984 году, было мне тогда 35 лет. В этом возрасте некоторые наиболее “шустрые” товарищи успевают стать не только родителями, но даже дедушками или бабушками.
Свадьба была назначена на начало июля – практически на Ивана Купалу, который, по древнему поверью, олицетворяет расцвет сил природы. И вот во второй половине июня, предварительно, созвонившись с Тимофеем Георгиевичем, я и моя будущая жена – Лена – поехали приглашать его на свадьбу.
Погода была дождливая, кроме того, в Северном Чертанове из-за спорадически вспыхивающих то тут, то там ремонтно-строительных работ было довольно-таки грязно. Мы с Леной вошли в фойе его дома и к своему удивлению обнаружили возле лифтов самого Тимофея Георгиевича. Он был в плаще, испачканных глиной резиновых сапогах и с хозяйственной сумкой.
Оказалось, что во всем доме отключили электричество, и лифт не работает. Тимофей Георгиевич спустился было в магазин, чтобы купить что-либо к чаю, а обратно, на свой 23-й этаж попасть уже не смог.
Мы подождали некоторое время, надеясь, что энергетики одумаются и дадут свет. В те годы, когда до эры Чубайса и связанных с ней значительных перерывов в энергоснабжении было еще далеко, любое отключение света в Москве продолжалось, как правило, не более 10 – 15 минут. Но этот случай был как раз тем самым исключением из правил, которое их и подтверждает.
– Ну что же, пойдем пешком – сказал Тимофей Георгиевич.
Ему тогда было без нескольких месяцев 79 лет, к тому же несколько лет назад он перенес инфаркт. А подниматься на 23-й этаж в плотном плаще и тяжелых резиновых сапогах – удовольствие совсем не для сердечников.
Я попробовал предложить свою помощь. Дело в том, что у моей мамы тоже было больное сердце. И несколько раз складывалась похожая ситуация, когда она выходила погулять во двор, а обратно из-за отключения лифта подняться на свой 10-й этаж уже не могла. Я хорошо помнил, что в свое время ее пешее “восхождение” на 5-й этаж обычной школы, где она работала, привело к острому сердечному приступу. Поэтому в подобных случаях сажал ее себе на спину, или, как говорят, на закорки, и поднимал домой.
Предложил я такой же вариант и Тимофею Георгиевичу, но он категорически отказался. Он и в свои 79 лет совсем не ощущал себя беспомощным стариком, был еще достаточно крепким и бодрым, чтобы соглашаться на подобное “вознесение”. Такому настрою, такой вере в свои силы можно было только позавидовать.
Мало-помалу, делая небольшие перерывы для отдыха, мы поднялись на 23-й этаж, открыли дверь и зашли в квартиру. Света по-прежнему не было. А поскольку плита у Тимофея Георгиевича тоже была электрическая, то и чайник вскипятить было не на чем.
Так и просидели, “в сухую”. Мы рассказали Тимофею Георгиевичу, что вместе работаем уже несколько лет, что профессия Лены – прикладная математика, она закончила Воронежский университет, что вместе мы ходили в очень интересный байдарочный поход по рекам Восточного Заонежья. Там я, находясь с Леной в одном экипаже, впервые в своей спортивной практике перевернулся на байдарке на одном из порогов, и чуть было не потерял своего матроса и будущую жену.
Тимофей Георгиевич приглядывался к Лене, но, как и всегда, с какими-либо выводами или оценками не спешил. Это уже потом, когда мы приезжали к нему семьями вместе с Сашей Гистером, когда наши жены привозили всякие разносолы, а моя четырехлетняя дочь Маша затевала такую круговерть в его квартире, что все ходило ходуном, он оценил всех по достоинству и не скрывал своих впечатлений.
Однако, наше приглашение на свадьбу, увы, принято им не было. Я думаю, что основная причина его отказа заключалась в том, что он не хотел никого выделять среди своих учеников, для него все мы были равны. И тот, кто вспомнил о нем и пригласил его, и тот, кто по каким-либо причинам этого не сделал, или не смог сделать, – все мы оставались для него в равном положении.
Кроме того, как мне кажется, здесь опять проявлялась его удивительная скромность. Ему, по-видимому, не хотелось быть на свадьбе чем-то вроде “седобородого аксакала”, этакого подобия традиционного свадебного генерала. Свои поздравления и пожелания он нам выразил лично, а делать это при большом скоплении чужих для него людей, возможно, посчитал совсем необязательным.
|
